Какого цвета зеленая стена?
Ко мне тут муз прилетал. Под катом - результаты его краткого визита, спешно записанные находу, практически навесу, между "Волковской" и "Пионерской"
Он был одним из тех, чьи фотографии развешаны по всему городу: «Ушел из дома…был одет… Любую информацию о местонахождении просьба сообщить по телефону…». Дата была достаточно старая, прохожие иногда вздыхали: «Такой молодой…жалко» и спешили дальше, не верили, что искать еще имеет смысл.
В то время домой я возвращалась поздно вечером, почти ночью – ловила последние поезда в метро. Мы встретились на Василеостровской: молодой человек с лучистыми серыми глазами и встрепанными светлыми волосами. Яркая рубашка в красную клетку – совсем не по сезону, из дыры на джинсах торчит загорелая коленка. Тогда я не знала про фотографии, про затянувшиеся поиски, про то, что именно в этой рубашке он тогда и ушел. Ничего не знала, просто улыбнулась симпатичному парню. Он выглядел удивленным, немного шальным. Зашел в соседний вагон.
Потом я видела его снова. И еще раз. И опять. Почти всегда на Василеостровской. Иногда он оставался на станции, кажется, не переживая, что у него перед носом уезжает последний поезд. Пару раз я ловила взгляд серых глаз – внимательный, изучающий. Становилось холодно, поправляла на шее шарф.
Под новый год на Техноложке увидела его с гитарой. Наигрывал что-то незнакомое; просто музыка, без слов, пробирающая, продирающая до печенки. В пустом футляре от гитары одинокая смятая десятка. Выгребаю из кошелька железную мелочь – всю, сколько есть – кидаю в футляр. Монеты со звоном разбегаются по каменному полу, люди оборачиваются удивленно: «Странная…». Смотрю на него, почти понимаю, но отказываюсь верить. Он пожимает плечами: «Бывает». И снова холодно и хочется застегнуть пальто.
Потом мы виделись. И еще раз. И опять. Говорили о многом: о музыке, о старых фильмах (он тоже любил «Леона», и не мог понять, что я нахожу в «Отчаянном»), об экологии – для него это было странно важно, обсуждали фотографию. Я даже показывала ему свои работы. Критиковал. Говорил: «Бросай, пока не поздно». Смеялся и давал советы, как лучше.
Он не помнил, как его зовут, но знал лучшие места в Питере: арт-кафе, крыши, бары, подворотни с яркими граффити. Что-то оказалось закрыто, закрашено, застроено – в этом городе все меняется слишком быстро. Всегда вздыхал, когда узнавал, что его любимых мест больше нет. Тоже нет.
Он не рассказывал, как все случилось. Знаю только, что никакая несчастная любовь здесь ни при чем. Возмущался: «За кого ты меня принимаешь?» - и обижался. Долго молчал, а потом все-таки добавлял: «Глупо все вышло». А бывает по-умному? Почти сразу прощался и исчезал, хотя не любил уходить сквозь стены или растворяться в воздухе: «Пафос дурацкий, театральщина».
Еще он не говорил, как ему там. «У всех свои секреты, ты же понимаешь», - и усмехался. Зато рассказывал про соседей: Путевого Обходчика, который пару раз выдергивал людей почти из-под колес и Даму-в-Сером. «Та еще стерва», - не любил ее.
Немного тревожился, что я его вижу. Другие не могли. Говорил – плохой знак. Я смеялась, что это просто судьба. Может, мы должны были встретиться? Эту тему не любила уже я. Поэтому просто ставила ему новую музыку. Не хотелось о плохом.
О
н не был привязан к Ваське, просто почему-то любил ее. Терпеть не мог Невский проспект: «Суета…Туристы». Грозился перебраться в Пулково и стать призраком аэропорта. Так интереснее – много людей и все в дороге. Не перебирался. Питерское метро его почему-то держало. Цепко-крепко.
***
Девушка, сидящая напротив меня, судорожно стискивает чашку с уже основательно остывшим кофе. Эту часть истории она не любит вспоминать.
***
А потом я почти умерла. Глупо получилось. А бывает по-умному? Думаю, что нет. Топталась нерешительно рядом со своим телом и ждала. С интересом. Откачают? Нелепая, некрасивая оболочка, изломанная. Было как-то очень тоскливо и хотелось уйти. Улыбнулась жалко фигуре в яркой рубашке.
Как он на меня тогда кричал. И что предупреждал. И что я дура конченая. И что держаться надо на эскалаторе! И что знак! Хреновый знак, что я его видеть могла! А потом просто пинком загнал обратно. Единственный раз, когда он был настоящим. И очень-очень злым.
***
- А в метро я с тех пор не была. Когда из больницы выписали, хотела поблагодарить или просто увидеть. У самого входа такая жуть находит. Думаю, просто Он не пускает. Потому что Знак.
Он был одним из тех, чьи фотографии развешаны по всему городу: «Ушел из дома…был одет… Любую информацию о местонахождении просьба сообщить по телефону…». Дата была достаточно старая, прохожие иногда вздыхали: «Такой молодой…жалко» и спешили дальше, не верили, что искать еще имеет смысл.
В то время домой я возвращалась поздно вечером, почти ночью – ловила последние поезда в метро. Мы встретились на Василеостровской: молодой человек с лучистыми серыми глазами и встрепанными светлыми волосами. Яркая рубашка в красную клетку – совсем не по сезону, из дыры на джинсах торчит загорелая коленка. Тогда я не знала про фотографии, про затянувшиеся поиски, про то, что именно в этой рубашке он тогда и ушел. Ничего не знала, просто улыбнулась симпатичному парню. Он выглядел удивленным, немного шальным. Зашел в соседний вагон.
Потом я видела его снова. И еще раз. И опять. Почти всегда на Василеостровской. Иногда он оставался на станции, кажется, не переживая, что у него перед носом уезжает последний поезд. Пару раз я ловила взгляд серых глаз – внимательный, изучающий. Становилось холодно, поправляла на шее шарф.
Под новый год на Техноложке увидела его с гитарой. Наигрывал что-то незнакомое; просто музыка, без слов, пробирающая, продирающая до печенки. В пустом футляре от гитары одинокая смятая десятка. Выгребаю из кошелька железную мелочь – всю, сколько есть – кидаю в футляр. Монеты со звоном разбегаются по каменному полу, люди оборачиваются удивленно: «Странная…». Смотрю на него, почти понимаю, но отказываюсь верить. Он пожимает плечами: «Бывает». И снова холодно и хочется застегнуть пальто.
Потом мы виделись. И еще раз. И опять. Говорили о многом: о музыке, о старых фильмах (он тоже любил «Леона», и не мог понять, что я нахожу в «Отчаянном»), об экологии – для него это было странно важно, обсуждали фотографию. Я даже показывала ему свои работы. Критиковал. Говорил: «Бросай, пока не поздно». Смеялся и давал советы, как лучше.
Он не помнил, как его зовут, но знал лучшие места в Питере: арт-кафе, крыши, бары, подворотни с яркими граффити. Что-то оказалось закрыто, закрашено, застроено – в этом городе все меняется слишком быстро. Всегда вздыхал, когда узнавал, что его любимых мест больше нет. Тоже нет.
Он не рассказывал, как все случилось. Знаю только, что никакая несчастная любовь здесь ни при чем. Возмущался: «За кого ты меня принимаешь?» - и обижался. Долго молчал, а потом все-таки добавлял: «Глупо все вышло». А бывает по-умному? Почти сразу прощался и исчезал, хотя не любил уходить сквозь стены или растворяться в воздухе: «Пафос дурацкий, театральщина».
Еще он не говорил, как ему там. «У всех свои секреты, ты же понимаешь», - и усмехался. Зато рассказывал про соседей: Путевого Обходчика, который пару раз выдергивал людей почти из-под колес и Даму-в-Сером. «Та еще стерва», - не любил ее.
Немного тревожился, что я его вижу. Другие не могли. Говорил – плохой знак. Я смеялась, что это просто судьба. Может, мы должны были встретиться? Эту тему не любила уже я. Поэтому просто ставила ему новую музыку. Не хотелось о плохом.
О
н не был привязан к Ваське, просто почему-то любил ее. Терпеть не мог Невский проспект: «Суета…Туристы». Грозился перебраться в Пулково и стать призраком аэропорта. Так интереснее – много людей и все в дороге. Не перебирался. Питерское метро его почему-то держало. Цепко-крепко.
***
Девушка, сидящая напротив меня, судорожно стискивает чашку с уже основательно остывшим кофе. Эту часть истории она не любит вспоминать.
***
А потом я почти умерла. Глупо получилось. А бывает по-умному? Думаю, что нет. Топталась нерешительно рядом со своим телом и ждала. С интересом. Откачают? Нелепая, некрасивая оболочка, изломанная. Было как-то очень тоскливо и хотелось уйти. Улыбнулась жалко фигуре в яркой рубашке.
Как он на меня тогда кричал. И что предупреждал. И что я дура конченая. И что держаться надо на эскалаторе! И что знак! Хреновый знак, что я его видеть могла! А потом просто пинком загнал обратно. Единственный раз, когда он был настоящим. И очень-очень злым.
***
- А в метро я с тех пор не была. Когда из больницы выписали, хотела поблагодарить или просто увидеть. У самого входа такая жуть находит. Думаю, просто Он не пускает. Потому что Знак.